Главная		Другие документы. Интервью с Олегом Орловым и Татьяной Касаткиной (Опубликован 01.03.2004). Война - Расскажите, как началась для вас первая чеченская война? Олег Орлов: На второй день после начала чеченской войны, 12 декабря 1994 года (как раз между Днем прав человека - 10 декабря и днем смерти Андрея Дмитриевича - 14 декабря), в Доме медиков проходило собрание московской общественности. Публика собралась довольно разношерстная, начиная от министра иностранных дел Козырева и кончая правозащитниками. Обсуждались общие проблемы защиты прав человека. И, конечно, многие выступавшие говорили: началась война, надо что-то делать и т.д. Характерно, что не все понимали, что началась именно война. Например, Ирина Хакамада вышла и сказала: "Почему это вы говорите о какой-то войне? Зачем говорить о несущественных проблемах? Мы должны думать о насущных нуждах народа. Надо обсуждать реальные проблемы". И вдруг в зал входит Сергей Ковалев. В это время он был председателем Комиссии Президента РФ по правам человека и назначен Думой на пост Уполномоченного по правам человека РФ… Татьяна Касаткина: Я очень хорошо помню, как это произошло. В тот момент выступал Андрей Бабушкин. Ковалев вошел очень напряженный и сел рядом с Олегом. Они о чем-то стали шептаться, Бабушкин закончил, и Сергей Адамович сорвался с места и безо всякого объявления поднялся на трибуну. Его первые слова были такими: "Мы говорим о Сахарове. Вот где бы был сейчас Андрей Дмитриевич? Там, где сейчас убивают людей". Олег Орлов: И очень резко продолжил, что как Уполномоченный по правам человека он должен быть там, побывать сначала в войсках, потом поехать в Грозный и т.д., но его во всех кабинетах "динамят" и всячески блокируют работу. После его выступления выходит Козырев и говорит: "Сергей Адамович, я вам гарантирую, мы все сделаем, я сегодня же позвоню, завтра вы улетите, проблем не будет". Ладно, мы договариваемся с Ковалевым на завтра. И, действительно, на следующий день формируется депутатская группа от разных фракций: Сергей Адамович Ковалев, Валерий Васильевич Борщев, Михаил Михайлович Молоствов, Леонид Николаевич Петровский ну и я - от "Мемориала". Примчались на аэродром в Чкаловск. Местное начальство рапортует: "Сергей Адамович, самолет готов!" Самолет, действительно, уже шевелит пропеллерами. Поднимаемся по трапу и обалдеваем: самолет громадный, двухсалонный, специальный, штабной. В салоне длиннющий стол, и на нем во всю длину карта России. И больше никого. Только мы впятером. Выходит пилот: "Сергей Адамович, докладываю! Взлетаем в 13 часов 40 минут". Класс! Взлетели, летим, все хорошо, скоро будем в Моздоке. Вдруг выходит пилот, берет под козырек: "Сергей Адамович, докладываю! Обледенение, Моздок не принимает, разворачиваемся". И мы на тот же самый чкаловский аэродром приземляемся. Никакого начальства нет, будто испарилось. Только какой-то молоденький лейтенантик: "Ничего не знаю, приезжайте завтра". Что делать? Сергей Адамович говорит: "Никуда не едем, остаемся здесь", - и начинает звонить по всем телефонам. Нигде никого нет. Ладно, ложимся спать прямо в зале ожидания. Утром просыпаемся, смотрим, везде полно военных, какие-то генералы снуют, самолеты гудят, взлетают и улетают чуть не каждую минуту. Спрашиваем: "На Моздок есть?" - "Да, есть. Один рейс уже улетел. Сейчас будет другой, но на него мест нет, подождите следующего, на этот никак невозможно". И так раз за разом. Добило нас, когда приехал депутат Безбородов и с ним еще кто-то. "Здравствуйте, Сергей Адамович! Мы летим в Моздок". - "А кто вас уполномочил?" - "Дума". - "Но нас тоже уполномочили!" - "Ничего не знаю. Мы летим. Вот самолет". Сергей Адамович, весь уже на взводе, бежит к начальнику. А тот ему: "Ничего не знаю. Для них места забронированы, а для вас нет. Подождите следующего борта". Все понятно - заблокировали. Ковалев в ярости и говорит: "Летим к Аушеву, в Ингушетию!" Дозванивается до него. А с Русланом Аушевым мы были уже хорошо знакомы, с осени 1994-го, когда Ковалев по заданию Ельцина проверял, как возвращают (а вернее, не возвращают) ингушских беженцев в Пригородный район Северной Осетии. Аушев говорит: "Прилетайте в Минводы. Я вышлю за вами машину". И мы понеслись сломя голову во Внуково на последний в этот день самолет в Минводы. Прилетели. Аушевская машина отвезла нас в Назрань. Утром пришел представитель Аушева, рассказал, что дороги на Грозный пока еще не блокированы, проехать можно. Мы решили ехать вначале в Грозный, а потом уже через Моздок в расположения российских войск. Правда, позже сам Руслан Аушев нас отговаривал, но больше для проформы. В итоге он дал две машины и сопровождающих. Один был с автоматом. Он знал дорогу. И вот мы на двух обычных "Волгах", ночью, поехали. Но не по трассе Ростов-Баку, а какими-то объездными дорогами, через Самашки, мы проехали в Грозный вплоть до президентского Дворца. Это было громадное здание бывшего республиканского комитета компартии. Его часто по привычке так и продолжали называть - Реском. По дороге никаких федералов мы не видели. Были какие-то группы вооруженных чеченцев, но они нас не останавливали. Повторяю, мы проехали прямо к президентскому Дворцу в Грозном, и никто нас ни разу не остановил, не задержал. Вот такая "операция"… И вот мы подъехали, выходим и поднимаемся по лестнице в "логово врага". Здесь нас впервые остановили: "Вы кто такие?" - "Депутаты Государственной Думы России такие-то". С их стороны полное обалдение: к-а-а-к? Тут человек Аушева о чем-то с ними поговорил, и нам сказали: "Проходите". Входим. Огромный вестибюль весь забит людьми, вооруженными до зубов. И все они движутся, перемещаются, устанавливают пулеметы… а мы сидим и ждем. Наконец к нам вышел какой-то чиновник и сказал, что нас примет министр иностранных дел республики Ичкерия. - Шамиль Бено? Олег Орлов: Нет. Это уже следующий за ним назначенец. А этот - из сирийских чеченцев - совсем не говорил по-русски. Нас усадили и - началось. Через переводчика. "Вы депутаты? Хорошо, замечательно. Сейчас мы вам обрисуем политическое положение. Тысячи моджахедов из всех стран мира движутся в Чечню, чтобы отразить агрессию российских войск. Эти войска погибнут здесь все до последнего солдата. Весь мир поддерживает нашу справедливую борьбу". Ну, и так далее, минут на сорок. - А вы ехали туда с мыслью, что вот мы будем во Дворце, и каково будет военным стрелять по депутатам высшего законодательного органа своей страны? Олег Орлов: Абсолютно нет. Сергей Адамович ехал туда, чтобы наблюдать, что там творится на самом деле. Была идея побывать сначала в войсках. Поговорить с генералитетом, офицерами, солдатами. Увидеть собственными глазами, как идет наступление. Увидеть, что происходит на территории, занятой российской армией. Как чувствуют себя солдаты. Поработав таким образом, перейти линию фронта и ровно то же самое проделать с противоположной стороны. То есть абсолютно правозащитная работа - мониторинг. Посмотреть, описать, довести результаты до Думы и народа. Осознавая, конечно, что война - это зло и сумасшествие. Это не имело какой-то "антироссийской направленности". - Почему вы отправились прямо во Дворец? Олег Орлов: Объясню. Поскольку мы попали, силою обстоятельств, сразу на другую сторону, нам нужно было представиться. Как должен вести себя депутат Думы и Уполномоченный по правам человека официально? Он должен официально заявить о себе властям. В Моздоке он заявил бы о себе генералам, в Грозном - руководству Ичкерии. Мы же не шпионы… - И что было потом? Олег Орлов: После прочитанной "лекции" нас поселили в квартире, где жили и хозяева. После этого мы, по мере возможности, начали заниматься мониторингом. - А с Дудаевым вы не виделись? Олег Орлов: Дудаев нас принял через три дня. До него мы еще имели встречи с официальными лицами. Не могу сказать, чтобы эти чиновники производили благоприятное впечатление, но что есть, то есть. Ну а на второй день нашего пребывания, собственно, начались уже бомбежки. Мы видели, куда падают бомбы. А бомбы падали на жилые кварталы. И чем дальше, тем больше, больше, больше! И дикое вранье по всем каналам ТВ и радио! Например, утверждают, что вообще Грозный не бомбят. А мы видим, что гибнет мирное население. Утверждают, что гостиница "Кавказ" переполнена иностранными наемниками, в связи с чем по ней и нанесен ракетно-бомбовый удар. А мы видим, что гостиница "Кавказ" стоит пустая… В общем, беспардонное вранье. Сергей Адамович начал делать заявления. Довольно резкие заявления. Он, конечно, совершенно не стремился понравиться своими заявлениями Дудаеву. Ни в малейшей степени! Однако Дудаев решил нас принять и поговорить. Это произошло через три дня. Он прочитал примерно ту же самую "лекцию", что и его министр. Только еще более длинную, развернутую и по-русски. Он рассказывал нам об истории России и ее взаимоотношениях с Кавказом в форме 200-летней войны, о тысячах моджахедов, идущих на помощь Ичкерии. Обещал, что в Чечне наступит конец российской империи, говорил о нефти и вообще, о чем только не говорил. Это был пространный монолог. Меня это потрясло. Его город бомбят, линия фронта в 10 километрах от Грозного - мы уже там побывали, - а он вместо того, чтобы послушать нас - все-таки депутаты Думы... Только пытается вдолбить нам в мозги свое видение ситуации. Интересно, что в разгар монолога вошел адъютант и доложил, что летят самолеты и не исключено, что будет нанесен удар и по нашему зданию. Дудаев сказал: "Хорошо, давайте прервемся". И предложил нам спуститься в подвал. Мы спустились. Там большой такой бункер. Нас отвели в президентскую комнату. Через минуту в другую дверь входит Дудаев и с последнего слова продолжает свой монолог. Еще, примерно, на час… - А что, вы так и слушали эту лекцию по истории, не пытались с ним как-то разговаривать? Олег Орлов: Пытались, конечно. Но удавалось вставлять всего лишь одну-две фразы. Он отвечал: "Да, да, вы правы. Или - нет, вы не правы". И продолжал, как ни в чем не бывало, дальше. - Это производило впечатление одержимости? Что им двигало, как ты думаешь? Олег Орлов: Знаешь, у меня было впечатление болезненности. Уже - болезненности… - Ну а остальные, кто был во Дворце, как они себя вели? Олег Орлов: Довольно спокойно. В основном, это были спокойные и нередко симпатичные люди. - И все же, как они реагировали? Ведь Грозный бомбят, вот-вот будет штурм, не было ощущения катастрофы? Или они жаждали этой драки? Олег Орлов: Они не боялись этой драки. "Драка? Ну что ж, значит, пришло время драки", вот и все. Все эти дни шло наступление федеральных войск на Грозный. Мы выезжали в станицу Ассиновскую, где встретились с генералом Бабичевым и другими офицерами. На этом направлении федеральные части закрепились и стояли. Насколько мы могли судить после общения с военными на уровне полковников, они совсем не жаждали идти через Самашки и дальше по трассе Ростов-Баку. Они нам говорили: "Нам приказывают идти по трассе. Их посты мы, конечно, сметем, тут нет проблем, но дальше пойдут села. Значит, и их мы должны будем сметать с лица земли. Мы не хотим этого делать. Вы - депутаты. Если можете - остановите эту войну". Все всё понимали, вот в чем дело… Ковалев пытался донести эту информацию до Москвы. Звонил, куда только мог. Помню, мы специально ездили в Гудермес, чтобы оттуда дозвониться Козыреву. Ему подробнейшим образом была обрисована обстановка. - Козырев был единственный доступный чиновник серьезного ранга в Москве? Олег Орлов: Да, практически, единственный, с кем можно было реально связаться. Козырев сказал, что доложит об этом на Совете Безопасности. Но ничего не изменилось. Сергей Адамович попытался донести информацию через прессу. Но, увы, и здесь все было также неэффективно… - А когда начали обстреливать Дворец, вы находились в этом бункере? Олег Орлов: Это уже другая история. В подвале Дворца мы оказались следующим образом. Началось с того, что в один из дней на площади перед Дворцом мы увидели какие-то автобусы и толпу людей, вокруг которых суетились боевики с автоматами. Было видно, что они обращаются с этими людьми грубо. Без стрельбы, но явно грубо. Мы удивились, поинтересовались и выяснили, что это ингушский МЧС вывозил из Грозного жителей: чеченцев, ингушей, русских. Тех, кто пожелал. Нам было известно, что две колонны уже ушли, третью же боевики остановили, завернули, пригнали на площадь перед Дворцом, разгрузили и потребовали, чтобы люди разошлись. В чем дело, почему, кто приказал? Боевики говорят - мы не знаем, нам приказали, а кто - молчат. Мы дико завелись, и я, в частности, особенно. Даже наорал на них. И мы отправились во Дворец разматывать всю эту цепочку. Вышли на помощника Дудаева Мавлена Саламова. Он темнит, но вроде бы в курсе этого приказа. Внятных объяснений никаких нет. Говорит, что вывозит МЧС, а это фээсбэшная структура, и они этим пытаются показать, что вот от нас бегут люди, и таким образом выставить Ичкерию в неприглядном свете и посеять панику. В общем, бред какой-то. В конце концов, мы поняли, что это идет с самого верха, фактически - от Дудаева. - Что же он, не понимал, на что он обрекает этих людей? Олег Орлов: Все он понимал! Начхать ему на них было… По крайней мере, одна женщина из этих людей была ранена. Мы потом ее встретили в больнице Старых Атагов в очень тяжелом состоянии. Ранение было не очень опасным, и ее можно было бы вылечить. Если бы в Атагах были лекарства. А в Ингушетии они были. Я не знаю, что с ней стало, может быть, выжила, может быть - нет… Мы устроили дикий скандал, но до Дудаева добраться было уже невозможно. Он уже прятался где-то в своих бункерах. Его публично замещал Яндарбиев. Он выслушал наши возмущенные тирады и сказал: "Не беспокойтесь, автобусы остались, вот они здесь стоят, давайте составляйте списки, кого отправить в первую очередь. Как только списки будут готовы, мы будем вывозить". Мы стали составлять списки. Это было уже на следующий день. Нам активно помогали разные корреспонденты и Виктор Попков. И вот мы написали первый список, на пару автобусов, и отправились к Яндарбиеву. Депутаты ушли первыми, а я немного задержался и догонял. И вот иду по городу и чувствую, что что-то не так… Артиллерийский обстрел все время усиливается. Такого до сих пор не было. И снаряды не как раньше, по окраинам, а вот они, бьют по центру. Я добежал, спустился в подвал, вроде бы цел, - хорошо, наши стоят ждут, сейчас должен придти Яндарбиев, и мы обсудим план вывоза людей. И вдруг вбегает какой-то чеченец и говорит: "Русские танки движутся к Дворцу!" Всё, кого уж тут вывозить… Вскоре автобусы сгорели. И мы с этого момента трое суток сидели там и не могли высунуться, потому что наверху шел бой. То есть мы пришли организовывать эвакуацию людей и оказались запертыми в этом подвале. Там куча людей… Приходят, уходят, стреляют, уходят вниз, в бункер отдыхать, приносят раненых чеченцев и российских солдат, приходят местные жители… - А как было с российскими ранеными? Олег Орлов: Туда не только раненых, но и пленных солдат и офицеров сводили в большом количестве. И мы начали составлять списки этих пленных и раненых, и дальше на протяжении всей первой чеченской войны составление таких списков оставалось одним из главных наших дел. - Вам позволяли подходить и общаться с ними? Олег Орлов: Да, позволяли. Их, конечно, содержали отдельно, но мы расспрашивали их и составляли списки. Причем все было спокойно и нормально. Один лишь раз, при нас, начался крик: "Снайпер, снайпер! Сволочь, гад!" Но это сразу было пресечено. - Кем? Олег Орлов: Их командиром. - Потому что вы были рядом? Олег Орлов: Да нет. По крайней мере, на первом этапе отношение к пленным было вполне гуманным. Все ужасы начались потом. Когда они ушли в горы. А здесь был общий лазарет, в котором лежали и чеченцы, и русские, и рядовые, и офицеры. Всем оказывали абсолютно одинаковую помощь. Абсолютно одинаково всех кормили. Только с капитаном Мычковым была история… Мычкова принесли с тяжелым ранением в грудь. Его спасли, а ночью один из раненых чеченских бойцов попытался его зарезать. Он кинулся с кинжалом, ударил в шею, но его успели оттащить чеченцы… Там же, в этом лазарете, был русский старик с сильно обожженными руками. Он жил неподалеку от центра. Когда начался обстрел, его квартира загорелась. А его жена лежала парализованная. Что он мог сделать? Он на нее накинул какой-то матрац. Ну что - матрац загорелся… Так он ее и не спас. Она сгорела заживо. А он по простыне, с сильно обгорелыми руками, спускался со второго или с третьего этажа, и его спасли чеченские боевики и привели в лазарет, в подвал Рескома. Здесь ему оказали помощь. И вот надо же, именно в этот момент привели и сдавшегося в плен полковника Зряднего из Майкопской бригады (он потом погиб в плену), которая почти вся полегла на улицах Грозного. Полковник был совершенно деморализован. На его глазах почти все его солдаты были убиты. Их бросили в город, всю бригаду разбили, он сдался в плен, его привели в лазарет, и вдруг на него бросается русский старик, кричит: "Что вы делаете, звери?!" … Вы можете представить его состояние? Только что со своими солдатами вошел в город, все убиты, и на него русский старик в чеченском плену орет… Татьяна Касаткина: А солдаты его до этого практически оружия в руках не держали. Там было много призывников-первогодков. Олег Орлов: Вообще в Рескоме с пленными обращались хорошо, кормили их так же, как и чеченцев. Никто из них не жаловался на это время. Все ужасы были позже. И Зряднего расстреляли позже. Не исключено, что он погиб от российской пули, но более достоверная версия, что его расстреляли за попытку к бегству. Но все это было позже, когда боевики ушли в горы. Был там только один случай, связанный с неким Абу Арсанукаевым. У него была какая-то экзотическая должность, типа: начальник спецотряда по охране Дудаева. Что-то в этом роде. Такой лощеный деятель в папахе. И вот, на наших глазах в лазарет привели несколько российских офицеров. Они были не тяжело ранены. Над ними не издевались, но они были очень подавлены. Тяжело было смотреть на них… Один был лейтенант, чувствовалось, что ему очень больно. Пока им оказывали помощь, Арсанукаев начал допрос. Начал с него: "Ты кто такой?" - "Командир БМП, лейтенант такой-то". - "Воевал?" - "Воевал". - "Ну и как воевал?" А он отвечает так спокойно, с достоинством: "Весь боекомплект по вам выпустил". Арсанукаев сорвался, посыпалась брань: "Ты, такой-растакой, зачем стреляешь?!" - "Я офицер, меня послали, я стрелял". Потом Арсанукаев резко что-то сказал и вышел. Ребят перевязали, сказали - ведите к остальным. И их увели. Мы зафиксировали - все нормально. А потом оказалось - потом, мы не могли этого знать, - что именно этот лейтенант - исчез. Его не было среди пленных. Во всех списках он отсутствовал. Мы не понимали - в чем дело? И только после взятия Рескома его тело было найдено недалеко от здания. С большой долей вероятности можно предположить, что этот Арсанукаев приказал его тогда вывести и расстрелять. По всей видимости, это было именно так. Но это был единственный случай. С остальными пленными там обращались нормально. Татьяна Касаткина: А у нас в "Мемориале", на Каретном, в то время сложился такой… штаб. Мы чувствовали удивительное единение, мы понимали: мы должны что-то делать. И к нам приходили люди, которые когда-то были с нами, а потом они куда-то разошлись, и мы о них почти забыли. А теперь они приходили и говорили: "Ребята, скажите, что надо делать". Собрать пикет в то время было очень просто. Я звонила по телефону, и собиралось 10-15 человек. Сколько мы тогда пикетировали!.. Итальянское посольство, польское посольство, французское посольство… И ведь кое-что получилось, мы не дали "замолчать" эту войну. Хотя массовых демонстраций нам собрать не удалось. Да, о тех, кто был там! Петровский из думской фракции КПРФ, который приехал из Грозного в конце декабря, не нашел ничего лучшего, как позвонить маме Олега и сказать: "Они там, в Грозном, а город бомбят, и если они не выйдут оттуда через три дня, то погибнут". Представляете, додумался до чего! Олег Орлов: Петровский уехал тогда "поднимать народ в России", как он выразился, и - пропал. Видимо, поговорил с Зюгановым, и они решили, что "народ поднимать" - не время. А после штурма Рескома мы с Сергеем Адамовичем приехали в Москву. Во время штурма оттуда выбраться было невозможно. Я уже говорил, что мы не специально пошли в этот Реском: "бомбите нас", а просто так получилось, что мы там оказались во время штурма. Прошли эти дни, мы смогли выйти на улицу. Бои вокруг Рескома утихли, а в городе еще идут. Однажды вечером мы вышли из Рескома и ахнули: мы приехали в один город, а сейчас видим - другой: кругом зарево пожаров. И все же, тогда город еще был, можно сказать, цел. А через три дня уже можно было передвигаться по городу. Войска закрепились в нескольких районах, бои более-менее прекратились. И мы решили, что Ковалеву надо ехать в Москву. Мы видели здесь столько, знаем столько, что Ковалеву надо пробиваться к президенту и говорить с ним. Сергей Адамович ехать не хотел, но вся остальная группа решила, что надо, и он согласился. Решили, что он не должен ехать один, и поехали мы с ним вдвоем. А друзья наши остались - Валерий Васильевич Борщев, Михаил Михайлович Молоствов. Татьяна Касаткина: И Юлий Рыбаков. Он к этому времени уже приехал к вам в Грозный. Петровский уехал, а он приехал. Олег Орлов: А, да, Юлий Рыбаков уже был там, точно. Мы ехали в Москву на 2-3 дня, чтобы потом вернуться к ним. Приехали в Москву, Ковалев пробился к президенту. Рассказал ему об уничтожении мирного населения, о бессмысленной гибели российских солдат, тот его молча выслушал и сказал: "Сейчас не время прекращать боевые действия". Несколько дней мы были в Москве, вернулись назад. А пробиться к нашим уже было невозможно. Мы ехали через Назрань, приехали в Грозный, добрались даже до Рескома. А нам говорят: "Ваши коллеги-депутаты через день после вашего отъезда ушли на квартиру, где раньше жили". И все. Туда уже пройти нельзя, там чересполосица: одна улица занята одними, другая - другими. И мы недели две не знали, что с нашими. Они сидят на этой улице Красных Фронтовиков. Мы всячески пытались их вытащить оттуда. И через дудаевских ("Да, да, все сделаем", - и - ничего). И в конце концов мы нашли человека, который вытащил их. Такой сталкер, одинокий волк по имени Усман. Он провел их через кварталы, где шли бои (см. М. Молоствов. "Двуногие и пернатые". // Карта. - № 22-23). - Как вы думаете, война вас изменила? Вернее, так: насколько сильно вас изменила война? Олег Орлов: Не знаю… Наверное, изменила. Тане виднее, может быть… Татьяна Касаткина: Знаешь, Олег, когда вы с Сироткиным (Сергей Сироткин - в то время сотрудник "группы Ковалева" - прим. ред.) вывозили солдат… Вот тогда Олег вернулся, и я вижу, что в нем что-то изменилось. Не сразу поняла: седины стало как-то сразу намного больше… Однажды ночью он говорит: "Я хочу тебе рассказать…" Олег Орлов: Насколько я помню, это был февраль 1995 года. В Назрань приехали солдатские матери, у кого сыновья были в плену. Приехали из разных мест. А перед этим два чиновника из дудаевского правительства заявили, что будут отдавать пленных, если за ними приедут матери. Чиновники эти ездили в Москву на переговоры с Черномырдиным, их там "продинамили", и по пути назад, в Назрани, они сделали заявление. Я к ним подошел, спросил: "Что, правда отдадите пленных?" - "Да, отдадим, если приедут матери". И матери собрались сначала в Майкопе, а оттуда на двух автобусах приехали в Назрань. Нас было двое из команды Ковалева: Сережа Сироткин и я. Мы решили, что с матерями поеду я. Я знал этих чиновников, разговаривал с ними. И вот мы выехали из Назрани в Грозный. Сначала попробовали проехать через позиции российских войск, через те высотки, по которым прошел генерал Бабичев - около Ермоловки. Но сначала завязли в грязи, а потом дальше нас просто не пустили военные. Сказали - заворачивайте, - и нам пришлось вернуться. Ладно, раз не проехали здесь, решили двигать прямо "через чеченцев", по трассе Ростов-Баку, которая тогда была в их руках. У Самашек нас пропустил российский пост: "Солдатские матери? За пленными? Езжайте". Потом пошли чеченские посты. Они тоже нас не задерживали. Доехали до Черноречья, въезжаем в Грозный. Здесь нас встретили боевики из местного ополчения, разгрузили, разместили в помещении какого-то бывшего кафе. Видимо, у них был приказ. Сидим, ждем непонятно чего, непонятно кто тут начальство, полная неопределенность. Нам нужно в штаб Масхадова, он в городе, но не в Рескоме уже, а в другом месте. Туда не проехать, идет стрельба, бомбят. Боевики принесли поесть, сидим, ждем. Вдруг приходят какие-то другие боевики и между ними и "нашими" начинается крик, шум, ссора. Все, конечно, на чеченском. Матери, естественно, перепугались, сбились в кучку, сидим, смотрим: в чем дело? чего ждать? Вдруг "наши" из автоматов в потолок - тра-та-та-та… И прогнали пришедших. Потом нам объяснили, что пришли какие-то озлобленные: "Солдатские матери? Их сыновья нас убивают! Мы с ними разберемся!" И так далее. Что бы они наделали, черт его знает… После этого пришел какой-то человек из местного самоуправления, и нас распределили по квартирам местных жителей. Они, кстати, очень сочувственно отнеслись к солдатским матерям. Переночевали. Утром начался сильный обстрел - федералы долбят из минометов. Никуда не выедешь. Мы собрались в один подвал - слава богу, все целы, - ждем. Прошел день. Нам деваться некуда. Вроде бы должны прибыть люди из штаба Масхадова, их нет, "наши" боевики ничего не знают - ждите… Тут затесался еще американский фотокорреспондент. Очень хотел снять сюжет, как русские матери забирают своих детей из плена. Его можно понять - сюжет трогательный. Посидел он с нами двое суток, не дождался и уехал. И как только он уехал, тут же появились люди Масхадова. Собрали всех, посадили в один автобус и повезли в город. Едем, все окна открыты, чтобы видно было, что женщины, стоит относительное затишье. Вдруг - ба-бах! Лопнул один из передних баллонов. Потом говорили, что пуля снайпера … Доковыляли на трех колесах до штаба Масхадова. Он располагался в подвале здания бывшего техникума. Подвал мощный, как в Рескоме. Спускаемся, говорят: "Ждите". Тем временем боевики спрашивают: кто? зачем? как фамилии? Говорят, да, тут пленные есть. Да, такая фамилия есть, такой нет... Представляете, как матери реагируют? Вот они, здесь, рядом дети… Спрашивают: "Можно увидеть?" Боевики их проводят, и вот она, встреча. Подвал, пленные, матери рыдают, обнимают... Появился Масхадов. Идем к нему. Он говорит: "Часть пленных здесь, при штабе, остальные - по отрядам. Надо составить список. Всех можно найти. Только мы больше не отдаем. Теперь только на обмен. Наши-то сидят у вас, и их там убивают…" Матери - в слезы… Масхадов продолжает: "Я могу вам отдать их только при одном условии. У вас есть лозунги за мир, плакаты, флаги, вот берите все это, становитесь в колонну, я сейчас по рации свяжусь с российским командованием, чтобы вас не обстреливали, и - вперед. Идите на позиции российских войск и спросите ваших солдат, офицеров, генералов, зачем они сюда пришли? Зачем разрушают город?" Зачем все это Масхадову нужно было - непонятно. Но такое условие он поставил. "Если это сделаете, я вам гарантирую, что мы отдадим пленных. Составляйте список". Я ему подал готовый список. "Ну вот, список есть. Гарантирую, что либо вы их сами заберете, либо, если по какой-нибудь причине вы не сможете вернуться, мы их сами соберем и передадим. Гарантирую. А сейчас вы должны идти". Матери в ужасе, я тоже. Говорю: "Господин Масхадов, вы ведь понимаете, как это опасно!" Он отвечает: "Да, опасно. А остальным жителям Грозного не опасно? Хотите своих сыновей - вперед". Ну что тут можно сделать? Что я могу сказать этим женщинам - плюньте на своих детей? У них тоже сплошное смятение. Одна так просто упала в обморок. Ее стали приводить в чувство, и она потом никуда не пошла. Масхадов сказал: "Ну зачем ей идти? Видите - плохо человеку. Пускай будет здесь. А остальные - идите". И матери собираются. У них действительно есть плакаты, и флаги, и лозунги. Они достают их из автобуса. Нам дают сопровождающих, они говорят: "Сейчас мы соберемся в трамвайном парке. Вы подождете, а мы свяжемся и договоримся с федералами, потом укажем направление, по каким улицам, по какому мосту идти, и - вперед". И вот мы собираемся в этом парке и ждем. Нас человек 35. Уже вроде бы решено: "Идем, во что бы то ни стало". А я стою и представляю: "Вот сейчас я с ними пойду. Ведь одна шальная мина, и положит нас всех к чертовой бабушке… Как скот на убой… И остановиться уже невозможно …" И совершенно непонятно, что делать…Стою и тупо думаю: "Вот сейчас, сейчас…" Боевики рядом по рации переговариваются: "Да, здесь, да, сообщили, да, ждем ответа…" Что делать? Кстати, там я видел и каких-то русских. Да, а еще одного русского я видел, когда мы были в подвале Рескома. Я даже с ним разговорился. Это был житель Грозного. Он говорил: "Да, это мой город, здесь мои друзья. Чего они сюда пришли?" Ну а те русские, у Масхадова, с нами не общались, не знаю, кто они были. Ну вот, мы стоим, мины рвутся, обстрел даже усиливается. Наконец нам говорят: "Все, будьте готовы, разворачивайте флаги, вот сейчас, сейчас…" И вдруг! Ну прямо как в кино, появляется Сережа Сироткин. Откуда??? Я к нему бросился: "Сережа! Как? Что?.." И он рассказывает следующее: "Сегодня утром я услышал дикую новость по телевизору, бросил все в Назрани и помчался к вам. Сумел пробиться в Черноречье, мне сказали, что вы уже уехали, и вот, боевики меня доставили прямо сюда. А новость такая. Сегодня утром в Думе выступил член фракции ЛДПР с заявлением примерно такого содержания: "Ковалев специально свез солдатских матерей из разных городов России в Грозный, пообещав, что им будут отданы их пленные сыновья. А вместе с тем, боевики готовятся их расстрелять и списать все на федеральные силы". Я понял, что действительно что-то готовится мерзкое, но, по-видимому, с другой стороны, что с вами может случиться ужасное, и примчался предупредить, что никому никуда идти нельзя! Вы это понимаете?" Конечно! И так-то все ощущали, что нельзя, а теперь это очевидно. В общем, он успел. В последний момент. Я собираю женщин потеснее, прошу Сережу повторить. Он повторяет, и я вижу, как нервное напряжение из них выходит и они с облегчением обмякают… И все наперебой говорят: "Да, мы понимаем, что идти нельзя". Все. Мы говорим боевикам: "Ведите нас назад, в штаб". Возвращаемся. Масхадов спрашивает: "В чем дело?" Сергей ему объясняет. Тот говорит: "Если так, то да, конечно, идти нельзя. Я свой приказ отменяю. Уезжайте назад". Матери в слезы… Мы с Сергеем говорим: "Господин начальник штаба, мы хотим с вами приватно побеседовать". Он соглашается. "Господин Масхадов, вы знаете нас, мы знаем вас, поймите нас правильно. Мы обращаемся к вам с просьбой. Это совершенно негуманно - не отпустить сейчас тех пленных, с кем матери уже встретились. Ну вы сами представьте… Других - мы понимаем. Не встретились, понятно. Вы хотите обменивать - разумно. Но эти-то - встретились! Что ж вы делаете?" Он подумал и говорит: "Ну да, ну конечно. Пускай этих забирают. Кто там в списке?" Посмотрел: "Всех отдаем, кроме офицера". И он погиб потом, этот офицер, в плену, под бомбами. А его мать, помню, она на костылях была, потом еще долго его разыскивала… Андрей Блинушов: Знаешь, Олег, эта мама у меня до сих пор перед глазами стоит…Каждый раз, когда мы приезжали в Чечню и Ингушетию, она находила нас, хлопотала о поисках сына. Мы не смогли найти этого офицера, хотя очень старались. Очень искал его тогда казачий атаман Петр Косов, который проблемой пленных занимался в администрации Руслана Аушева, в Назрани. Олег Орлов: Я помню. Да… И вот нам выводят восемь рядовых. Одни матери в совершенном счастье, другие… Мы начинаем грузиться, уже темно, суета, после обстрела заносят раненых чеченцев, один страшно разворочен, ноги отдельно, и тут две матери от нас сбежали. Пользуясь суматохой, спрятались в каком-то закутке. И остались при штабе. И одна из них нашла-таки и вывезла своего сына. А вторая погибла. Исчезла при невыясненных обстоятельствах… Мы вернулись в Черноречье. Там ждал еще один автобус. Парней попрятали, забросали одеждой и сели на них сверху. Причем боялись не чеченцев, а федералов. Вдруг обыщут? Ведь точно, заберут и снова - засунут в мясорубку. Но обошлось. "Солдатские матери? Ну как?" - "Да нет, никого не отдали…" - "Проезжайте". Приехали в Назрань. Здесь мы всем написали сопроводительные документы от имени депутатов, и матери тайком их начали развозить. На местах они являлись в военкоматы. И, кажется, все остались живы. Перед отъездом я со всеми поговорил один на один. "Я понимаю, - говорю, - что вы рассказывали об условиях содержания, будучи в плену. Но вот сейчас, один на один, скажите правду, как там было?" И ни один из них не сказал плохого. Все было нормально. Не били, кормили одинаково. Медицинскую помощь оказывали одинаково. Что было, то было. При этом я знаю, что потом было много чего плохого, и расстрелы и…все было. Но здесь - нет. Правда, это при штабе Масхадова, а не в отрядах Басаева и не в ДГБ. Кстати, ровно в этот же день, когда мы вывозили ребят, в Шали произошел первый обмен пленными. И чеченцев выдали дико избитых, в ужасном состоянии. После этого все наши пленные, оставшиеся в Шали, были также сильно избиты чеченцами. В тот же день… 31 декабря 1994 г. около 16.00 на допросе в подвале "президентского дворца" в Грозном только что взятый в плен легкораненный лейтенант Олег Николаевич Мочалин "слишком независимо" отвечал на вопросы начальника охраны Д.Дудаева Абу Арсанукаева и, в частности, заявил, что в бою израсходовал весь боекомплект своей БМП (120 снарядов). Взбешенный Арсанукаев вывел Мочалина из помещения. В дальнейшем среди пленных О.Н.Мочалина никто не видел. В 124-й Специальной медицинской лаборатории его тело значилось за номером 83, среди первых вывезенных из Грозного. (Россия - Чечня. Цепь ошибок и преступлений. - М., 1998, с. 334.)
Фотоплан
Реконструкция
Фотоархив
Биографии
Моя война
Другие документы
Архив обновлений
Аудио и видео
Стихи
Гостевая книга
Форум

Другие документы. Интервью с Олегом Орловым и Татьяной Касаткиной (Опубликован 01.03.2004).